Источник статьи Forbes
Как и когда следует начинать разговор с детьми о сексе? Размышляет писатель Линор Горалик Некоторое время назад мой близкий друг и его жена рассказывали, что их шестилетний сын очень хочет понять, каким способом внутри их собаки Бубы оказались щенки, которых она вот-вот должна родить. «Конечно, — сказал мой друг, — вот тут бы и рассказать ему, откуда все берется, но совершенно непонятно как». Жена его на это фыркнула и со вздохом сказала: «Можно подумать, про все остальное понятно как».
Этот разговор показался мне по-настоящему важным: на тему «как говорить с детьми о сексе» мы читаем и слышим очень много, а о том, почему, собственно, именно о сексе говорить всегда труднее всего, говорится очень мало. Мне кажется, это происходит по простой причине: ответ кажется нам очевидным. Но каждый раз, когда при мне заходила речь об этом самом «как», я осторожно спрашивала, почему эти разговоры даются так трудно. И ничего очевидного в ответах взрослых (считавших, что я спрашиваю об очевидном, и смотревших на меня с недоумением) не обнаруживалось. Эти ответы были очень, очень разными: «я боюсь как-нибудь ему навредить», «я боюсь, что ему еще рано», «я не знаю, что он уже знает, и не хочу выглядеть дурочкой», «я не хочу подавать ему идею, что все можно», «я вообще не люблю говорить о сексе».
Иногда я чувствовала себя неловко. Спрашивая человека, почему, на его взгляд, нам трудно говорить с детьми о сексе (дома или в классе, в качестве детского писателя или родителя, учителя или врача — неважно), ты невольно предлагаешь ему проективный тест: что бы он ни ответил, ты, скорее всего, узнаешь о нем самом гораздо больше, чем о предмете разговора. Безусловно, если спросить человека, как говорить с ребенком о книгах, ты тоже узнаешь из его ответа многое о нем самом. Но секс — история особенная, и лично для меня кажущиеся очевидными причины этой особенности оказались в свое время совсем не очевидными.
Бедные взрослые Начнем с того, что секс — единственное из всех «телесных» занятий, которому мы предаемся не в одиночестве; нам вообще свойственно прятать тело, а тут вдруг... Другой пример: люди склонны делать далеко идущие выводы о личности друг друга на основании информации (или слухов), касающихся сексуальной жизни, — количества партнеров, продолжительности связи, вкусов, пристрастий.
Еще пример: поскольку на самом деле мы очень мало знаем о том, что делают в постели другие люди, мы часто боимся не соответствовать норме, делать что-то не так — сравнивать-то толком не с чем.
И еще: мы часто уверены, что сексуальность человека во многом определяет его шансы на личное счастье, любовь, брак, родительство.
Кстати, это тоже важная история: вчуже мы понимаем, что сексуальность не сводится к механике секса (это-то проще всего), а включает в себя гораздо более сложные вещи — отношения с партнером, вкусы, пристрастия, — а как это объяснять? Неудивительно, что когда человек говорит о сексе — не то что с ребенком, а даже с собственным партнером, другом, терапевтом, с самим собой, наконец, он говорит на самом деле о тревогах и страхах, очень далеких от секса как такового.
Когда же дело касается разговора с детьми, взрослый и правда часто оказывается в незавидной позиции: пойди поговори с ребенком на тему, с которой у тебя самого все так непросто.
Мне доводилось разговаривать о любви и сексе со своими учениками (очень разного возраста), с детьми друзей, с подростками, для которых я когда-то писала книгу про ВИЧ/СПИД, — и я видела, как сильно к их собственному любопытству, непониманию (или пониманию), страху (или отсутствию страха) примешивается тяжеловесный и печальный сор того, что мучает их учителей, родителей и просто старших знакомых.
Кстати, о взрослых: когда они были детьми, их родители зачастую были еще в худшем положении, чем они сейчас. Мир был консервативнее, сексуальное просвещение — хуже, безопасность секса и уровень контроля над своим здоровьем — ниже, общественные рамки — жестче.
Разговоры их родителей о сексе, если и случались вообще, часто носили характер запугивания.
И получается, что у многих нынешних взрослых нет собственного детского опыта удачных разговоров, да и просто нормального получения информации о человеческой сексуальности. Называя вещи своими именами: не только наши бабушки и дедушки, но и наши мамы и папы не знали очень многого из того, что знаем мы, и имели гораздо больше поводов бояться самых разных проявлений сексуальности — и в себе, и в окружающих, — чем мы сейчас.
Мы — поколение, которому не удается опираться на собственный положительный опыт в разговоре с детьми. Нам приходится почти все понимать с нуля.